Проблемы греческого типа

http://www.odnakoj.ru/magazine/iskysstvo/problemx_grecheskogo_tipa/


Проблемы греческого типа

Результаты 63-го Каннского кинофестиваля были оглашены в воскресенье. Итоги конкурсов мы подведем в следующем номере. В ожидании — о, мягко говоря, необычной атмосфере Канн 2010

В разгар нэпманской какой-то эпидемии 3D, приобретающей совсем уж черты пира во время чумы (в анонсируемых проектах кинорынка «3D-Калигула» и «3D-Дракула»), меланхолическая горечь авторского кино становится почти хорошим вкусом. Почти, потому что скорбь и комильфо — плохо сочетаемые вещи, а фестивальная жизнь при всей ее свободной драматургии отличается от просто жизни твердыми правилами, игровой условностью, дистанцией текста. Хотя вот Стивен Фрирз и Отар Иоселиани, представленные вне конкурса, хорошо это понимают и предпочитают не драматизировать. Иоселиани даже позволяет себе несколько цирковую эстетику. Но, что касается конкурса, то к середине фестиваля разговоры о слабой программе смолкли, и вообще стало как-то не до состязательных амбиций. Нонсенс, конечно, но, кажется, впервые по какому-то негласному уговору стало неловко говорить о шансах на награды, хотя фестивальные рейтинги никто не отменял, и критики каждый день выставляют положенные звездочки и пальмы конкурсантам. Но прогнозировать новые кинематографические тренды, гадать о лидерах и первенстве вроде как и неприлично, настолько пришибленными выглядят даже первейшие. Может быть, впервые ощущается солидарность Каннского фестиваля с жизнью, не ступавшей на красную дорожку, — в залах, не на Круазетт, которая залита солнцем по утрам и фейерверками в ночи. Ритуалы остались прежние: торжественные премьеры, вечерние туалеты, фестивальные лимузины, преданные Каннам зеваки, выстраивающие круглосуточный амфитеатр видавших виды стремянок вокруг парадного входа в зал Люмьер. Но этот праздничный антураж не определяет настроения фестиваля.

На церемонии открытия — пустующее кресло Джафара Панахи, члена жюри, арестованного в Иране. Ненаглядные старики, которых в фестивальных программах немало, разыгрывают сюжет осени патриарха, сосредотачиваясь на инерции, старости и смерти. Майк Ли, автор превосходного грустного фильма «Еще один год», сказал, что по мере старения мы примиряемся с жизнью под гнетом ее диктата. Вуди Аллен на пресс-конференции объявил, что он против смерти, добавив, что стареть — совсем не полезно. Мануэль Ди Оливейра, режиссер, которому исполнился сто один год, подтвердил, что все, в чем мы можем быть уверены, это то, что когда-нибудь мы умрем. В дружеской записке Годара, в последнюю секунду решившего «по причинам греческого типа», имея в виду общий кризис, не приезжать на премьеру своего «Фильма Социализма», сказано, что с фестивалем он пойдет до смерти, но дальше не сделает ни шагу. В самом же фильме режиссер говорит, что не хочет умирать, пока снова не увидит Европу счастливой. А Годару уже 80.

Лицом Каннского фестиваля следовало бы признать не прекрасную Жюльетт Бинош с официальных плакатов, рисующую светом фестивальный возраст — 63, но искаженное болью лицо артиста Хавьера Бардема из фильма Алехандро Гонсалеса Иньярриту Biutiful. Фильм Иньярриту при всей его сомнительной экзальтации, как раз о том, как мучительно трудно, но необходимо не терять человеческого лица в мире, который больше ни от кого не требует этого.

То, как изменился характер околофестивальной шумихи, говорит о неблагополучии среды почти столько же, сколько и сами фильмы. Этот скандальный азартный шум всегда носил рекламный характер и в общем-то был в интересах Канн. Но теперь в нем больше подлости.

Французские кинематографисты, включая Годара, Амальрика и Тавернье, подписали обращение в защиту режиссера Романа Полански, а тем временем некая старлетка использовала именно каннский прайм-тайм, чтобы получить свои минуты позорной славы. Ее заявление о стародавних домогательствах Полански, сделанное в Штатах, конечно, не имеет к работе фестиваля ни малейшего отношения. Но и случайным совпадением не является. Каннский круговорот спровоцировал мелкую дрянную вылазку неудовлетворенных амбиций.

На самом фестивальном старте некогда респектабельная газета Le Monde оболгала приглашенный в конкурс фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2», назвав его «одой Сталину». Парижанин алжирского происхождения Рашид Бушареб за неделю до премьеры его участвующего в конкурсе фильма «Вне закона» был вынужден написать фестивалю открытое письмо, призывающее понизить градус горячки вокруг его фильма, которого никто не видел, но уже обвинили в фальсификации истории. Заварившего эту кашу правого депутата, выступившего по французскому телевидению, следует признать самым лучшим пресс-атташе фильма.

Даже у каннских муниципальных полицейских сдали нервы. Дни фестиваля — подходящее время привлечь внимание к своим локальным проблемам. В прошлые годы бузил профсоюз актеров, выходили на демонстрацию работники коммунальных служб. На сей раз нарядная национальная гвардия, традиционно обеспечивающая порядок на фестивале, сопровождала на почтительном отдалении небольшую похоронную процессию своих менее обеспеченных коллег из муниципальной полиции. Форменная фуражка и распятие, притороченные к бутафорскому гробу, иллюстрировали социальное положение полицейских в отсутствие социальных льгот и при мизерной пенсии после отставки.

«Проблемы греческого типа», на которые сослался Годар, мотивировав свое отсутствие на фестивале, — это проблемы перерасхода, девальвации и растраты, обострившиеся не только в социуме, но и в киноязыке. Как и везде, в конкурсной программе Канн полно ловкой кинориторики, не обеспеченной смыслами. Но едва ли не каждый второй фестивальный фильм — про отсутствие общего языка. Фильм из Чада только называется «Человек, который плакал», в нем отец и сын в основном напряженно молчат. В «Чунцинском блюзе» то же взаимное подавленное безмолвие разделяют китайские отцы и дети. Башни собора Саграда Фамилия — Святого семейства над Барселоной в фильме Иньярриту — зловещая восклицательная ремарка к мучительной семейной ситуации его персонажей. «Ярость» Китано, будучи выдающимся аттракционом жестокости, не позволяет с собой никакой коммуникации. Такая непроницаемая конструкция.

В Каннах особенно заметны старики, тихо говорящие что-то важное на языке, который становится мертвым, потому что его носители уходят. Они и не думают отступаться от однажды принятого ими стандарта человечности, хотя в их верности нет ни капли гордости за антропную фактуру, только сострадание, пусть и сквозь смех. Хотя даже весьма сдержанная ухмылка Вуди Аллена отзывается где-то в подкорке раздражением: какого беса я тут хихикаю над теми ровно вещами, над которыми давно надоело смеяться в собственной жизни?

Самое выразительное — это рвущийся из фильмов, но так и не выраженный, не прозвучавший крик. Для его перевода на пластический язык кому-то недостаточно выразительных средств, кому-то — энергии. В финале всех этих лент кто-то поджигает себя, раскачиваясь на люстре, кто-то расстреливает всех, потому что невиновных нет, кто-то замирает в полнейшей тишине, оглушенный собственным несчастьем и одиночеством. Ударных финалов много, но разрядки нет. Ближе всего к киногении крика подбирается Иньярриту, прошибающий барабанные перепонки шумами, пронзительными звуками, которые все равно воспринимаются как беспомощная сонорика. В умозрительном фильме «Заверенная копия» Аббаса Киаростами персонажи в своем диалоге концептуально переходят с языка на язык, так и хочется сказать — чтобы не заорать друг на друга и вообще. Они скачут с английского на французский, с французского — на итальянский, когда им хочется или не хочется слышать и понимать друг друга. Годар и вовсе принципиально отказался от полноценного перевода своего фильма на английский язык, ограничившись паззлом из английских слов, немецкой, русской, испанской речи. И, может быть, это лучшая форма для вопля, как полноценной реакции на происходящее.

Автор: Вероника ХЛЕБНИКОВА